Машина, скрытая в утробе горы, пробудилась, издав высокочастотный вопль. Подземный толчок чудовищной силы перевернул вверх дном исследовательский центр хозяев. Рудин потерял опору, ему показалось, что он падает с высоты, что вокруг него свистит воздух, что до земли – долгие и долгие футы…

В глазах потемнело. Рудин врезался всем телом во что-то холодное и мокрое. В нос ударил запах болотной грязи и гнили. Послышались громкие шлепки: будто кто-то изо всех сил бил по воде палкой. А потом обрушилось действительно что-то тяжелое. Земля содрогнулась, испуганные вороны негодующе закаркали. Захлопали крылья, затрещали ветви…

Рудин судорожно вскочил на ноги. Втянул в себя воздух, попытался закричать, но зашелся кашлем. Сделал шаг и снова упал – на этот раз, на бок, угодив головой на травянистую кочку.

Подтянул к животу колени, замер. Он ничего не видел, он очутился в кромешной, неестественно… сырой тьме. Он понимал лишь одно: всё произошло по воле хозяина, а значит, не следует ждать чего-то хорошего.

По правую руку раздался крик. Впереди кто-то заперхал и засипел. Кто-то побежал через грязь, исступленно шлепая ногами. Кого-то вырвало, а кто-то захохотал – жутко, безумно. Громыхнул выстрел, вспышка на долю секунды осветила место действия. Рудин разглядел кривые и чахлые сосенки, спутанные ветви валежника и стебли сухой травы.

В ответ на выстрел вдали забрехали собаки.

Бледный свет лег на редколесье, заиграл на растревоженной поверхности болотца. Рудин поднял глаза и увидел над собой черные тучи и луну, сияющую сквозь глазницу разрыва. Он потянулся вверх, привстал. И начал выть, до боли в шее задрав подбородок. Как недочеловек, как троглодит – испуганный и обескураженный; предчувствующий приближение старухи с косой.

Он почувствовал, что на него смотрят, и обернулся. Председатель матросского совета стоял на четвереньках, лицо его было испачкано жирной грязью. Целую минуту они глядели друг на друга и молчали. Затем Шведе бочком, как краб, двинулся в сторону. Уткнулся в травянистый скат берега, зачастил ногами да руками и, в конце концов, выкарабкался из болотца. Кинулся напролом через сосняк – без оглядки, тяжело топая облепленными грязью сапогами.

– Стой! – запоздало выкрикнул доктор. – Гад!!!

…прижал ладони к вискам, огляделся.

Тени и силуэты хаотично мечутся среди сосенок, из болотца торчат гнилые пни и черные ветви. Валяется в грязи похожая на Змея Горыныча машина из лаборатории; рядом с ней оседает ледяной пар. Отражают лунный свет панели из сверкающего металла хозяев, – уйма этаких марсианских железяк точно с неба свалилась и застряла среди сосновых лап.

Доктор зажмурился. Он увидел, будто воочию, воронку, что вскипела в глубине пещерного комплекса. Крошилась скала, а люди и лабораторное оборудование исчезали в черном, пульсирующем от избытка энергии центре.

Открыл глаза.

Мохнатая туша, урча, протопала по дальнему берегу и исчезла за сосенками. Тяжелый запах кислятины заглушил вонь болотной гнили. Последний раунд оказался за хозяином, но поединок продолжался.

Рудин заприметил среди коряг «мосинку». Двинул через топь на середину болотца, подхватил винтовку. Теперь она годилась разве что для штыковой атаки. Но его это не остановило. Доктор пошел туда, откуда доносился хруст ветвей и грузные шаги.

Оказалось, что это чертовски сложно – идти на двух ногах быстро, когда твой вес вернулся к норме; когда на твоей стороне больше нет гравитационной форы.

Рудин рвался вперед. Вперед – для того, чтобы добить проклятую тварь, проникшую в мир людей. Вперед – пронзить штыком, проломить человеческую голову прикладом. Втоптать бестию в грязь, утопить в болоте. Таких Земля не должна носить, нет, господа, она должна расступаться под ними…

Раздался отчаянный вопль, стволы сосенок загудели от могучих ударов. Рудин раздвинул клейкие лапы, посмотрел на освещенную луной прогалину. Собрался протиснуться дальше, но удержался в последний миг.

Лютый медведь мял бока сразу трем людоедам. Худой, он, похоже, недавно вышел из спячки. Людоеды верещали, как щенки. Медведь же, урча, калечил их размашистыми ударами. Кости, привыкшие к марсианской легкости бытия, ломались с выразительным треском. Потом зверь повернул морду в сторону Рудина, подергал влажным носом, раскрыл широченную пасть и заревел, разбрызгивая слюну.

Доктор отступил и скрылся за липкой хвоей. Потом отшвырнул винтовку и побежал куда глаза глядят. Не обращая внимания ни на колючие лапы, что норовили стегнуть по лицу, ни на ветви кустарников, которые цеплялись за одежду, словно нарочно замедляя его бег. Голоса людоедов постепенно таяли. в конце концов их заглушил шум ветра и скрип сосновых верхушек.

Рудин остановился лишь раз: когда заметил среди поросших мохом валунов золотистый огонек. Ручное оружие хозяев валялось на насте из рыжих иголок, внутри стеклянного конуса плавала последняя искра. Рудин поднял чужепланетную штуковину и сунул ее под тужурку. Он даже не знал, зачем это делает, – просто на всякий случай.

…Перед рассветом он набрел на деревеньку. Полтора десятка покосившихся изб окружали грязную площадь, поскрипывал на ветру колодезный «журавль». Взбудораженные ночной тревогой дворняги рвались с цепей и надрывали луженые глотки л. Пара беспривязных псов взялась кружить вокруг доктора, присматриваясь, как бы половчее хватануть его за ноги.

Рудин подошел к ближайшей избе, провел несколько раз пятерней по лысине, затем постучал кулаком в дверь.

Ему открыли почти сразу. Из проема пахнуло молоком и овечьей шерстью. Доктор отступил, снова пригладил отсутствующие волосы и натужно улыбнулся. На пороге появилась молодая босоногая женщина. Она куталась в латаный-перелатаный платок, который носила поверх холщового платья крестьянки; куталась так, будто отчаянно мерзла. Первым делом женщина цыкнула на дворняг и только потом взглянула на незваного гостя.

…Охнула и схватилась за дверной косяк; от красивого лица отхлынула кровь, и стало оно таким же бледным, как луна, что всё еще висела в небе. Доктор беззвучно захлопал губами и отступил на шаг. На глазах женщины блеснули слезы, заструились весенней капелью по худым щекам.

– Дохтор… Дохтор!.. – прошептала она едва слышно и почему-то – с укоризной.

– Кого там носит ни свет ни заря! – пробубнил за спиной женщины некто недовольный. – Галка, или впущай его, или затвори дверь – сквозит, поди!

В промытом дождем Беломорске заключенных сгрузили с поезда. Погнали серую колонну вдоль бетонных лабазов и натянутой колючей проволоки. Шаг влево, шаг вправо, – винтовки наготове. Ни тебе перекуров, ни передышек. По скрипучим трапам, опустив головы, – на паром. Прощай, континент!

Транспорт, как и ожидалось, был грязным, ржавым, вонючим. Зато погода стояла отменная – двенадцать градусов выше нуля по Цельсию и ветер в три балла, так что с якоря снялись без проволочек. Зазеленела вдали полоска берега Большого Соловецкого острова.